Неточные совпадения
И те и другие
считали его гордецом; и те и другие его уважали
за его отличные, аристократические манеры,
за слухи о его победах;
за то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался в
лучшем номере
лучшей гостиницы;
за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном [Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) — английский полководец и государственный деятель; в 1815 году при содействии прусской армии одержал победу над Наполеоном при Ватерлоо.] у Людовика-Филиппа; [Людовик-Филипп, Луи-Филипп — французский король (1830–1848); февральская революция 1848 года заставила Людовика-Филиппа отречься от престола и бежать в Англию, где он и умер.]
за то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну;
за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами;
за то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также
за его безукоризненную честность.
— Смешной. Выдумал, что голуби его — самые
лучшие в городе; врет, что какие-то премии получил
за них, а премии получил трактирщик Блинов. Старые охотники говорят, что голубятник он плохой и птицу только портит.
Считает себя свободным человеком. Оно, пожалуй, так и есть, если понимать свободу как бесцельность. Вообще же он — не глуп. Но я думаю, что кончит плохо…
— Понимаю, понял и оценил, и еще более ценю настоящую вашу доброту со мной, беспримерную, достойную благороднейших душ. Мы тут трое сошлись люди благородные, и пусть все у нас так и будет на взаимном доверии образованных и светских людей, связанных дворянством и честью. Во всяком случае, позвольте мне
считать вас
за лучших друзей моих в эту минуту жизни моей, в эту минуту унижения чести моей! Ведь не обидно это вам, господа, не обидно?
Надо прибавить, что он говорил по-русски много и охотно, но как-то у него каждая фраза выходила на немецкий манер, что, впрочем, никогда не смущало его, ибо он всю жизнь имел слабость
считать свою русскую речь
за образцовую, «
за лучшую, чем даже у русских», и даже очень любил прибегать к русским пословицам, уверяя каждый раз, что русские пословицы
лучшие и выразительнейшие изо всех пословиц в мире.
Слушай, прежде
Считала я девичью миловидность,
Сребристый пух ланит и нежность кожи
За лучшую красу.
Я говорю об этом совершенно объективно; после юношеских попыток, окончившихся моей ссылкой в 1835 году, я не участвовал никогда ни в каком тайном обществе, но совсем не потому, что я
считаю расточение сил на индивидуальные попытки
за лучшее.
Земская больница в г. Серпухове, Москов. губ., поставленная роскошно и удовлетворяющая вполне современным требованиям науки, где среднее ежедневное число коечных больных в 1893 г. было 43 и амбулаторных 36,2 (13278 в год), где врач почти каждый день делает серьезные операции, наблюдает
за эпидемиями, ведет сложную регистрацию и проч. — эта
лучшая больница в уезде в 1893 г. стоила земству 12803 р. 17 к.,
считая тут страхования и ремонт зданий 1298 р. и жалованье прислуге 1260 р. (см. «Обзор Серпуховской земской санитарно-врачебной организации
за 1892–1893 гг.»).
Признавая такие требования вполне справедливыми, мы
считаем за самое
лучшее — применить к произведениям Островского критику реальную, состоящую в обозрении того, что нам дают его произведения.
— Евгений Павлыч, — сказал он с странною горячностью, схватив его
за руку, — будьте уверены, что я вас
считаю за самого благороднейшего и
лучшего человека, несмотря ни на что; будьте в этом уверены…
Исчезновение Салова объяснялось очень просто: он, еще прежде того, как-то на одном публичном гулянье встретил Анну Ивановну с мужем и вздумал было возобновлять с ней знакомство, но супруг ее, которому она, вероятно, рассказала все, сделал ему такую сцену, что Салов едва жив от него ушел, а потому в настоящем случае, встретив их снова, он
за лучшее счел стушеваться; но Вихров ничего этого не знал.
Я знаю, что
за это восстанут на меня многие охотники, ибо клев окуней
считают лучшим, но я говорю откровенно свое мнение.
Общую формулу, — что человеку естественно стремиться к
лучшему, все принимают; но разногласия возникают из-за того, что же должно
считать благом для человечества.
Его, конечно, нельзя
считать образцом нравственности; он не задумается
за грош продать
лучшего своего друга и благодетеля, но ведь, сколько мне известно, очень многие артисты не лишены этой слабости.
По сведениям, которые она особенным образом получала от княжны Анастасии, она знала, что «бедное дитя» так измучено, что готово выйти замуж
за кого угодно, но притом она так благоразумна и покорна, что
считает лучшим для себя женихом того, кого ей изберет благочестивая графиня Антонида.
Перехватов не знал, сердиться ли ему на своего нового пациента или внутренне смеяться над ним, и,
сочтя последнее
за лучшее, не выразил даже в лице никакого неудовольствия.
Аксинья принялась так неистово голосить и так трещала языком, точно свежий блин на каленой сковороде, что Бучинский
счел за самое
лучшее отступить, хотя долго ругался на террасе и в конторе, посылая кума ко всем чертям и желая ему «четырнадцать раз сдохнуть».
Но и после того как этот бедный юноша, бесплодно потратив здесь
лучшие годы своей жизни, был осужден на вечное отсюда изгнание и ни у народной, ни у государственной России не осталось ничего, в чем бы она хотела считаться с отвергнутым ею искреннейшим социалистом и демократом, известная петербургская литературная партия еще не хотела покончить с ним своих счетов. Самый арест его
считали или по крайней мере выдавали
за подвох и после высылки его предсказывали «второе его пришествие во славе его»…
Фермор только немножко сожалел кое-кого из молодых инженеров, которых
считал за людей
лучшего порядка, и стеснялся, как он им откажет в товариществе. Но беспокойство его было напрасно: ни старшие, ни младшие, никто его сообщества более не искали. Другой месяц Фермор тоже «проходил присматриваясь», без особого назначения, а когда пришел день раздачи жалованья, «косоротый» подал ему казенные деньги в книжке и две пачки, перетянутые бумажною полоской, —
за истекающий месяц и
за прошедший.
В обычае своем они были люди еще очень простые, и в день получения жалованья и пачек в бумажных полосках приходили в гастрономию «валом», то есть почти во всем составе, со включением и «косоротого». Здесь пили и ели много, забирая все, что есть самого
лучшего и самого дорогого; засиживались долго, сколько хотели, и платили
за все настоящим благородным манером, то есть не торгуясь и даже не
считая, что действительно взято и что бессовестно присчитано.
Обе эти девицы были влюблены по нескольку раз, хотя и не совсем с успехом; маменьки они боялись, слушались ее и уважали; вследствие того и в отношении папеньки разделяли вполне ее мнение, то есть
считали его совершенно
за нуль и только иногда относились к нему с жалобами на младшую, Машет, которую обе они терпеть не могли, потому что она была идолом маменьки, потому что ей шили
лучшие платья и у ней было уже до пятка женихов, тогда как им не досталось еще ни одного.
Между тем в зале уже гремела музыка, и бал начинал оживляться; тут было всё, что есть
лучшего в Петербурге: два посланника, с их заморскою свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо по-французски (что впрочем вовсе неудивительно) и поэтому возбуждавших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и государственных людей, — один английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому не почитающий
за нужное ни говорить, ни смотреть, зато его супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings [синих чулок (англ.)] и некогда грозная гонительница Байрона, говорила
за четверых и смотрела в четыре глаза, если
считать стеклы двойного лорнета, в которых было не менее выразительности, чем в ее собственных глазах; тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов, путешествовавших на свой счет не далее Ревеля и утверждавших резко, что Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль и поперек, потому что бывали несколько раз в Царском Селе и даже в Парголове.
Если мои записки войдут когда-нибудь, как материал, в полную биографию Гоголя, то, конечно, читатели будут изумлены, что приведенные мною сейчас два письма, написанные словами, вырванными из глубины души, написанные Гоголем к
лучшим друзьям его, ценившим так высоко его талант, были приняты ими с ропотом и осуждением, тогда как мы должны были
за счастье
считать, что судьба избрала нас к завидной участи: успокоить дух великого писателя, нашего друга, помочь ему кончить свое высокое творение, в несомненное, первоклассное достоинство которого и пользу общественную мы веровали благоговейно.
Я пользовался его расположением, хотя не знаю
за что. В сущности, я обязан думать, что он
считал меня не лучше других, а в его глазах «литераторы» были все «одного корня». Шутя он говорил: «И
лучшая из змей есть все-таки змея».
Покаяние человека, который истязует себя вместо того, чтобы, воспользовавшись своим настроением, поскорее изменить к
лучшему свой образ жизни, это даром потраченный труд, и, кроме того, такое покаяние влечет
за собою еще то дурное последствие, что человек
считает, что он одним этим (покаянием) погасил список своих долгов и не заботится уже о самоусовершенствовании, которое одно только и нужно.
С другой стороны, матушка, презирая ничтожный польский характер, отразившийся между прочим в поступках старого Пенькновского, всегда
считала обязанностью относиться к полякам с бесконечною снисходительностию, «как к жалкому народу, потерявшему национальную самостоятельность», что, по ее мнению, влекло
за собою и потерю
лучших духовных доблестей; но чуть только Альтанский, питавший те же самые чувства, но скрывавший их, дал волю своему великодушию и с состраданием пожал руку молодому Пенькновскому, который кичился позором своего отца, — матери это стало противно, и она не могла скрывать своего презрения к молодому Кошуту.
Пришел домой. С недобрым чувством перечитал папино письмо. „Раньше нужно получить гражданские права…“ Иначе сказать — диплом. Получишь бумажку, — тогда станешь гражданином. „Тогда выступишь бойцом
за то, что
считаешь лучшим…“ Это глубоко оскорбляло своего фальшью. В каждый момент, всегда, нужно безоглядно выступать бойцом
за то, что
считаешь лучшим!